Севская школа-интернат находится в стенаx Спасо-Преображенского монастыря. Точнее, того, что от них осталось. Как никак им чуть ли не четыреста лет. В конце сентября на средства, вырученные на благотворительном фестивале «СКРМ Ворошиловский стрелок», в школе-интернате оборудовали сенсорную комнату. В последнее время на них в Росси настоящий бум. Я отправился узнать, стоит ли комната потраченных средств и что из себя представляет Севская школа-интернат VIII вида.
Рай для детей
В коридоре около теннисного стола ходит старшеклассник в темно-зеленом пиджаке. На спине, между лопатками – грубый, жирный шов.
‒ Что это у тебя? ‒ замечает директор школы Панекин Владимир Андреевич. ‒ Ну-ка, повернись. Кто зашивал? Хороший же пиджак. Таак…
Панекин, получив имя провинившейся, тут же идет разбираться. Пока жду, оглядываю увешанную дипломами и грамотами стену приемной.
Директор вернулся скоро. В его кабинете сразу же бросаются в глаза блестящие кубки. Ими заставлен сейф и примыкающая к нему тумбочка. На стене у входа ‒ еще грамоты. Напротив входа, над директорским столом – небольшая фотография Путина.
Владимир Андреевич садится не за рабочий стол, а напротив, словно сам гость. Беседа начинается весело и по-дружески. Оказывается, Панекину уже около шестидесяти, а выглядит на сорок. Крепкий, широкой кости, неунывающий, несмотря на море проблем, человек старой закалки, из ряда «Сталина на них нет» ‒ такой вырисовывается портрет в ходе дальнейшего разговора.
‒ Я перенес два инфаркта, но строго три раза в неделю играю в волейбол, ‒ хвалится Владимир Андреевич. ‒ Уже шесть лет не курю, и никто из педагогов не курит, кроме зама моего. Легкое пробито, а все равно дымит, гад эдакий. Лет на семьдесят выглядит, верно? А ведь моложе меня, ‒ смеется Панекин.
Здоровый образ жизни директор школы прививает и воспитанникам. Все кубки – за победы в спортивных соревнованиях, в том числе и по волейболу. За четыре года существования «Севской версты» первые места постоянно у детей из школы Панекина. А ведь участников набирается за тысячу. С одной только первой школы около четырехсот пятидесяти. «Ты Олимпийский резерв что ли готовишь?» ‒ удивляются коллеги Владимира Андреевича.
Панекин работает в школе около тридцати лет, из них девятнадцать ‒ в качестве директора. Впрочем, жизнь связала его с интернатом еще в детстве. Мать работала здесь поваром, а сам Владимир Андреевич уже в одиннадцать помогал мужикам заготавливать для школы сено. Директором стал еще в молодости, но всего на год. Ему предложили стать первым секретарем райкома комсомола. Владимир Андреевич отказал, за что его выжили с района. Панекин пошел служить Родине, но через шесть лет вернулся. Думал, перекантоваться в школе-интернате, устроиться на полгодика подменным воспитателем, в результате вышло на 30, 18 из них ‒ директором.
‒ Я вообще ‒ музыкант, баянист, ‒ смеется Владимир Андреевич, ‒ институт искусств закончил, дирежер-хоровик.
Владимир Андреевич чуть ли не с ностальгией вспоминает, какой оснащенной была раньше школа: 17 коров, 64 свиньи, земля общей площадью 93 гектара, среди них 17 гектар ‒ сенокос, а 32 ‒ пашня, сеялки, веялки, комбайн, два автобуса, 4 трактора, два из них гусеничных. «Все разбазарили», ‒ сокрушается Владимир Андреевич. До него в интернате побыло восемь директоров, двоих даже судили, однако дали условно.
Панекин рассказывает горячо, не боится и крепкое словцо вставить. Гложет глубокая обида на правительство, на нечестных на руку людей, за тридцать лет многое накопилось. Однако стоит заговорить непосредственно о школе, и Владимир Андреевич начинает мягчеть, в голосе появляются нотки гордости. Особенно любит он поминать игровые комнаты. В каждой – по телевизору. Игрушки самолично доставал. Полно и мягких, и настолок. Всего комнат две. В спортзале три современных тренажера. На улице ‒ красота: стриженый газон, клумбы, живописные развалины монастыря, на которые приезжали посмотреть даже из Италии и не раз. По древней стене можно пройтись, Владимир Андреевич специально лесенку пристроил. Детей, конечно, не пускают. Огорожены плетнем и руины церкви, что возвышаются посреди двора.
‒ Все равно ж лазают, ‒ возмущается Панекин. ‒ Надо сеткой огораживать, а это десять рулонов.
С финансами у школы туго, приходится многое своими руками делать. Владимир Андреевич сам строил гараж, туалеты на улице, мостил с коллегами дорожки во дворе, плитку в помещениях.
‒ Двести семьдесят сосен посадил! Вон уже, выше меня ростом, ‒ не без удовольствия замечает он, когда мы идем в старое здание интерната. Там расположены спальные, игровые комнаты, актовый зал, столовая и комната психологической разгрузки.
Однажды Владимир Андреевич показывал школу заместителю главы департамента образования. Чиновник посмотрел каждую комнату, каждый закуток и подытожил: «У вас тут рай для детей».
Мимо пробегает мальчик. Директор его тут же окликает с напускной строгостью:
‒ Чего болтаешься по двору?
‒ В туалет.
‒ Даю минуту. Быстро туда и назад.
Вспоминаю слова, произнесенные Панекиным еще в кабинете: «Демократия никогда ни к чему хорошему не приводила. Тут нужна жесткая рука». И дети, похоже, завтра ее ощутят. В спортзале кто-то прыгал на стены и оставил следы. Владимир Андреевич работникам велел не стирать, утро субботы начнется с линейки в спортзале.
‒ У нас все дети с отклонением в умственном развитии, ‒ предупреждает Владимир Андреевич, прежде чем оставить меня с психологом в сенсорной комнате. ‒ За ними нужен глаз до глаз. В любой момент могут проявить себя с негативной стороны. У меня педагоги делают огромную работу по восстановлению их интеллекта. Можно сказать, мы детей в какой-то мере лечим.
Многие ребята после школы поступают в училища, а то и техникумы. В основном идут в строительные специальности, работают швеями. К примеру, последний выпуск составлял десять человек. Восемь продолжило обучение в ПУ.
К подбору персонала Владимир Андреевич подходит скурпулезно, узнает всю подноготную кандидата.
‒ За первое время по пять человек за год увольнял, ‒ говорит Панекин.
В старом здании навстречу мчится светловолосый мальчишка. Владимир Андреевич быстро его осаживает, но тут же хвалит. Мальчик талантливый. Вот и сейчас, оказалось, бежит из актового зала, где дети тренировались к выступлению в Доме Культуры. Сегодня день таможенника.
Слышим звонкий стук. Полненькая девочка идет по коридору и бьет друг о друга расписными ложками.
‒ На концерте будешь стучать, ‒ приструнивает директор.
Наконец, доходим до двери с надписью «Комната психологической разгрузки».
‒ Ну, а что вы сами скажете по поводу сенсорной комнаты? ‒ интересуюсь я. ‒ Изменилось ли что с ее приобретением?
Директор смущается:
‒ Ну… Когда собирались ее устанавливать, звонил в Супонево, там в школе сенсорная комната уже давно оборудована, только побольше, сухой бассейн у них… Ну, спрашиваю у директора, как ты считаешь, необходимость это для школы? И он отвечает: «Володь, ‒ Владимир Андреевич не в силах сдержать смех, ‒ ну, это мертвому припарка». Это таким, ‒ он опускает ладонь до колена, ‒ детям, может, интересно… ‒ машет рукой. ‒ Чепуха все это.
Мертвому припарка
Социальный педагог или, коротко, психолог ждет нас уже с час. Тем не менее девушка приветливо улыбается.
‒ Валентина Николаевна, ‒ представляет ее Панекин.
На пороге сенсорной комнаты обычно все разуваются, но для меня сделали исключение. Мы входим в узкое помещение, для которого и четыре человека будет много. На полу – ковер. Сразу же у входа ‒ мягкий уголок с зеркалами и тремя прозрачными колонами. Они наполнены водой, в которой среди пестрых, подсвеченных светодиодами струй пузырьков плавают разноцветные рыбки яркой окраски. По словам психолога, любимое место детей. Порой она просит ребят сосчитать пузырьки, что, конечно, невозможно, но весело.
Владимир Андреевич откланивается, и начинается ликбез. Помимо воздушно-пузырьковых колонн, говорит Валентина Николаевна, у детей пользуется популярностью сухой душ и эко-песок. Стенд с геометрическими фигурами полезен для изучения, собственно, самих фигур, а также цветов. «Дети легко называют белый цвет, но фиолетовый, например, мало кто знает. Так же им сложно отличить желтый от оранжевого», ‒ рассказывает Валентина Николаевна. Контуры фигур – это цепочки светодиодов. Их можно потушить разом или по отдельности. Это позволяет тренировать память.
Для запоминания цветов служит и стенд «Звездное небо». Правда, на далекий космос оно мало похоже. Елочную гирлянду распустили по темной драпировке. На кресле-трансформере удобно делать упражнения детям с нарушенной двигательной функцией, а также из него можно попросту сложить табурет, чтобы какой-нибудь низкорослый ребенок заглянул в «Бесконечность» ‒ неубедительную имитацию светящегося удаляющегося туннеля.
Так как комната маленькая, на занятие Валентина Николаевна берет от одного до трех человек. Оно проходит параллельно с основными занятиями, поэтому забирать детей позволяют только с музыки или физкультуры. Длится «психологическая разгрузка» 15-20 минут. Действует комната всего месяц, поэтому побывать в ней успело не так уж много ребят. «На первом занятии, конечно, море эмоций, ‒ говорит Валентина Николаевна, ‒ им все интересно. Потом уже ведут себя спокойнее».
В этот день релаксировать пришли четвероклассники, Дима и Карина, обоим по одиннадцать. Мальчик с комнатой уже знаком, поэтому сразу устраивается на полюбившемся месте – у колон с рыбками. «Гудят, как на заправке», ‒ улыбается он, любуясь пузырьками. Он болен ДЦП, но, если верить Владимиру Андреевичу, «умный малый», способный и знает все марки машин.
Девочка в затруднении, похоже, не понимает, для чего и куда ее привели. Благо, психолог с нами. Для одиннадцатилетнего сухой душ оказался тесноватым для того, чтобы в нем спрятаться от внешнего мира или, кружась, порадоваться свистопляске красок. «Бесконечность» вызвала смущенное молчание. Зато Карине пришлось по душе подсвеченное стекло с песком. Через какое-то время на нем виден привычный всем воспитателям рисунок: домик, мирное солнце.
По завершении занятия спрашиваю у Карины:
‒ Хочешь сюда вернуться?
Ломает пальцы и робко отвечает:
‒ Да. Рыбки понравились, и песок тоже…
Диму и спрашивать не надо: светел и счастлив. Впрочем, как и до занятия.
«Непокорный я»
‒ В сенсорной комнате не надо напрягаться, учиться. Конечно, им нравиться прогуливать уроки, ‒ рассуждает Владимир Андреевич.
Прошу реквизиты школы на случай, если читатели захотят помочь.
‒ А смысл? Я их не увижу, ‒ отвечает Владимир Андреевич.
Директор вспоминает поступления на счет Жуковского детдома. Правительство обязало эти деньги потратить на питание – на то, на что и без того выделяются средства из бюджета. Куда же делись бюджетные деньги, никто не знает.
‒ У нас есть защищенные статьи: питание и зарплата, ‒ изливает душу Панекин. ‒ А все остальное ‒ как хочешь. Как хочешь! Вот, 310-й счет – приобретение оборудования, да? Чтобы купить ведро, простое, оцинкованное, у меня нет денег на него, у меня нет той статьи. У меня эту статью ‒ фьють. Понял, да?
По словам Владимира Андреевича, финансирование из бюджета покрывает расходы процентов на шестьдесят. На остальные, говорят, ищите спонсоров.
‒ Ездить, клянчить, унижаться ‒ ну их. Мы как-нибудь по-другому, ‒ решил Панекин.
Владимир Андреевич почти всю жизнь прожил в Севске, работал в милиции, так что друзей, готовых помочь, пока хватает. В основном это люди из таможни, милиции, пограничников.
‒ Вот у меня, например, спортзал. И в первой школе спортзал, и во второй школе спортзал. Но директор первой школы не пускает молодежь поиграть, второй ‒ не пускает. Почему молодежь должна мыкаться?
В первой школе, говорит Владимир Андреевич, спортзал великолепный, новый, целый спорткомплекс. Однако только для своих, районные соревнования еще проводят, хотя строили для города. Севская же школа-интернат – учреждение закрытого типа, но Панекин дает работающим людям отвести душу. Они же, в свою очередь, тоже помогают интернату при необходимости.
‒ Где-то теряем, где-то находим, ‒ подытоживает Владимир Андреевич.
Спрашиваю, не пытались ли реставрировать стены монастыря, все же исторический памятник. Оказывается, лет двадцать пять назад приезжали, ставили леса, да быстро свернулись из-за прекращения финансирования. Летом же этого года школу хотели ликвидировать, а имущество передать Брянской епархии. Владимир Андреевич сам видел приказ, подписанный начальником департамента образования Оборотовым и его заместителем Кулешевой. Благо, вовремя узнал, слухи помогли. Показал чиновникам школу, три гектара бурьяна в центре города около Троицкого монастыря. Когда-то там был стадион, потом землю приписали епархии. «То же будет и с моей школой», ‒ заключил Панекин.
Недавно Владимира Андреевича вызывали в суд. Приезжали из департамента здравоохранения, сказали, что лицензия для медкабинета недействительна, так как выписана четыре года назад на казенное учреждение. Теперь же оно считается бюджетным. Менять лицензию – двенадцать тысяч, которые непонятно где достать. К тому же общее положение устава школы-интерната говорит, что бюджетное учреждение является правопреемником казенного. Чиновники изобразили понимание и написали, что в школе не разработан контроль деятельности медицинского сотрудника.
‒ Я им показываю лицензию: доврачебная помощь. То есть у ребенка температура, я беру его и везу в больницу. Как я буду контролировать деятельность медиков? ‒ возмущается Панекин. ‒ Вот меня и вызывают в суд. Я разработал положение о внутреннем контроле, а судья говорит: «Я не могу понять, зачем это вам?» А штраф, знаешь, какой? От двадцати до тридцати тысяч. С меня. А у меня зарплата двадцать пять чистыми.
Некоторые преподаватели получают больше, делится Владимир Андреевич. Правда, им тоже несладко, многие работают на полторы, две ставки. Ставка смешная ‒ 11200. А ведь есть педагоги, у которых и высшее образование, и высшая категория, и опыта лет 20-25. А заболей из них кто, попробуй сразу две ставки закрой.
‒ Непокорный я, ‒ объясняет Владимир Андреевич свои трудные отношения с департаментом образования. ‒ Никогда не перед кем не унижался. Я всегда разговариваю на равных. Я работал на зоне пять лет. Я – лейтенант, мне 27 лет, а исполняю обязанности зама начальника колонии. Передо мной подполковники ходили, отдавали честь. Я в армии служил старшиной дивизиона. Хотели оставить начальником дворца культуры, в Ленинградский институт культуры – без экзаменов, командир полка дочь-красавицу в жены хотел отдать, а я приехал, дурак, в Севскую музыкальную школу. Три года преподавал в ней. Но это все частное, ладно. Ностальгии по этому у меня нет. Что жизнь дала, то я и прожил.
Карелин Алексей.
Фото автора.
добрый день.
очень заинтересовали слова директора школы о Сенсорной комнате — «мертвому припарка» — что имелось ввиду? что это бесполезная вещь? тогда зачем на нее тратили деньги и приобретали? вообще какой то скомканный получился ответ — получается что звонили узнавали, купили; а теперь мертвому припарка?
как то странно…